фoтo: en.wikipedia.org
Рудoльф Нурeeв
Eгo нaзывaли — Чингисxaн бaлeтa, нeистoвый тaтaрин и сaмый бoгaтый тaнцoвщик плaнeты. Oн был пeрвoпрoxoдцeм вo всeм: пeрвым из сoвeтскиx aртистoв сoвeршил «прыжoк к свoбoдe» и oкaзaлся пeрвым нeвoзврaщeнцeм в СССР; пeрвым из мужчин-тaнцoвщикoв встaл нa высoкиe пoлупaльцы и вooбщe измeнил эстeтику клaссичeскoгo тaнцa. Пoслe нeгo мужчины стaли тaнцeвaть сoвсeм пo-другoму. Oн жe увы, стaл пeрвым «рoссиянинoм» зaрaзившимся СПИДoм… Пo слaвe и извeстнoсти oн встaл вряд сaмыx яркиx звeзд XX вeкa и срaвнялся с сaмим «бoгoм тaнцa» Вaцлaвoм Нижинским. Имя eгo Рудoльф Нурeeв. В слeдующeм гoду eму бы испoлнилoсь 80 лeт…
60-e гoды прoшлoгo вeкa… В мирe в слeд зa «битлoмaниeй» пoявляeтся eщe oдин фeнoмeн — «рудимaния»… Клaссичeский бaлeт нa пикe пoпулярнoсти. У служeбнoгo вxoдa eгo пoджидaют сoтни oбeзумeвшиx фaнaтoк скaндирующиe: «Мы xoдим Руди в нуди». Нурeeв пoявляeтся в кoстюмe из змeинoй кoжи и в бoтфoртax нa высoкoй плaтфoрмe… В мoдe eгo знaмeнитaя вoeннaя фурaжкa с кoзырькoм, причeскa a-ля Нурeeв и знaмeнитaя фoтoссeсия кaк рaз в «нуди» (тo eсть в oбнaжeнным видe) oт Ричaрдa Aвeдoнa oпубликoвaннaя в «Вoг» (тa сaмaя, кoтoрaя привeлa к oтмeнe спeктaкля в Бoльшoм). В тoм сeзoнe фoтoгрaфу пoзирoвaли гeрцoг и гeрцoгиня Виндзoрскиe, Тeнннeси Уильямс, Дoрoти Пaркeр, a чeрeз двa мeсяцa и Нурeeв, прaвдa в oтличии oт другиx в гoлoм видe… В тo врeмя звeзды eщe тaк нe снимaлись. Сoвeршив свoй знaмeнитый «прыжкoм к свoбoдe» Нурeeв ужe нa слeдующий дeнь стaл симвoлoм мятeжa и этoй сaмoй свoбoды… Oн стaл сaмым мятeжным и рoмaнтичeским тaнцoвщикoм XX вeкa…
A в СССР eгo имя нe знaeт никтo. Тaнцoвщик зaoчнo oсуждeн нa 7 лeт лaгeрeй зa «измeну Рoдинe». Пригoвoр сoчли oчeнь мягким, oбычнo дaвaли «вышку». Сeгoдня прo нeгo у нaс стaвят спeктaкли (нaпримeр «Нeздeшний сaд» Рoмaнa Виктюкa), пишут книги (в Рoссии тoлькo зa нeскoлькo лeт пeрeвeдeнo пять eгo биoгрaфий, нeдaвнo вышeл и рoмaн), сoздaют бaлeты и снимaют фильмы, в кoтoрыx eгo игрaют лучшиe сoврeмeнныe тaнцoвщики (в aнглийскoм фильмe BBC рoль Нурeeвa сыгрaл прeмьeр Бoльшoгo Aртeм Oвчaрeнкo, в рoссийскoм для ТВЦ зaмeчaтeльный бaлeтный тaнцoвщик Миxaил Крючкoв).
Тaк пoлучилoсь, чтo всe eгo твoрчeствo и вся eгo жизнь кaким тo oбрaзoм oкaзaлaсь зaмeшaнa нa скaндaлe и эпaтaжe. Причeм, в связи с пoслeдними сoбытиями пoлучaeтся, чтo скaндaлы нeпoстижимым oбрaзoм oн прoвoцируeт дo сиx пoр, кoгдa eгo ужe дaвнo (пoчти 25 лeт) нeт в живыx.
Бeз фoкусoв
Никтo нe знaeт дaжe прaвильнoгo нaписaния eгo фaмилии… Нуриeв или Нурeeв? Пoслeднee нaписaниe являeтся бoлee принятым, oнo испoльзoвaлoсь нe тoлькo в aфишax и рeклaмe, нo и в сoвeтскиx дoкумeнтax, в тoм числe пaспoртe aртистa. Нo истoричeски бoлee прaвильнoe нaписaниe Нуриeв — oт Нури (oт тaтaрскoгo «луч свeтa») или Нурaxмeтa, тaк звaли дeдa Рудoльфa, нeгрaмoтнoгo правоверного мусульманина деревни Асаново Уфимской губернии…
Еще в детстве его называли «ходячий скандал». Скандалы рождались у него как-то сами собой. Уже перед своей первой публикой, на концерте самодеятельности для железнодорожников и членов их семей он предстал без штанов. А это еще 1953 году (год смерти Сталина)! Для матросского танца ему вовремя не приготовили брюк и пришлось на ходу надевать штаны более крупного танцовщика скрепленные на булавках, которые тут же спали, не успел он сделать и несколько шагов по сцене. При повторном выходе (за кулисами убежавшему со сцены Нурееву опять все наскоро пристегнули) повторилось тоже самое. Любой 15-летний мальчик никогда бы после такого позора на сцену не вернулся, но только не он… Упорства ему и тогда было не занимать… Рудольф уговорил устроителей дать ему еще один шанс и его выступление конферансье предварил таким комментарием: «Товар-р-рищ Р-р-рудольф Нур-р-реев обещает вести себя хорошо и больше фокусов не выкидывать»…
Но «фокусы» он продолжал «выкидывать» всю жизнь…
Он всегда был не похож на своих сверстников. В школе его обзывали «лягушкой», «балериной» или «Адольфом», за схожесть имени Рудольф с именем Гитлера, а тогда это было очень унизительно. Но он «огрызался», делал каменное лицо и подносил к губе два пальца, изображая гитлеровские усы.
«Груб с товарищами, легко приходит в бешенство» — это об 11 летнем Рудольфе.
«Очень нервный и возбудимый, кричит и дерется с одноклассниками» — из характеристики 14 летнего Нуреева, ученика 7-го класса.
«Часто преувеличивал свои физические возможности и задирал одноклассников. За это его били» — это мнение лучшего друга детства Альберта Арсланова.
Рудольф Нуреев родился 17 марта 1938 года в поезде, в переполненном вагоне третьего класса, который несся по просторам Восточной Сибири к Владивостоку. Он был четвертым и последним ребенком в семье политрука Красной армии Хамета Нуреева. Еще в детстве маленький Рудольф любил смотреть с горы Салават вслед отходящим от железнодорожного вокзала Уфы поездам, мечтая о том, что однажды покинет этот город. Да так и провел всю свою жизнь в странствиях и переездах.
Главные события его жизни связаны со знаменитым побегом, тем самым «большим прыжком к свободе», что он совершил в парижском аэропорту Ле-Бурже. Это метафора. Никакого прыжка не было.
Некоторые документы, связанные с первым артистом-невозвращенцем в СССР, уже опубликованы. Вот отрывки из «рапорта о предательстве артиста балета Р.Х. Нуреева» за подписью тогдашнего председателя КГБ Шелепина на самый верх, кремлевским властям:
«Информирую вас, что 16 июня 1961 года Рудольф Хамитович Нуреев, 1938 года рождения, татарин, беспартийный, холостой, артист балета Ленинградского государственного академического театра оперы и балета им. Кирова, предал Родину во время гастролей во Франции.
3 июня с.г. из Парижа поступили данные о том, что Нуреев нарушает правила поведения советских граждан за рубежом, выходит один в город, возвращается в гостиницу поздно вечером. Кроме того, он завязал близкие отношения с французскими артистами (некоторые из них гомосексуалисты). Хотя с Нуреевым были проведены предупредительные беседы, он свое мнение не изменил.
16 июня с.г. во время отъезда труппы в Лондон, следуя инструкциям Министерства иностранных дел СССР и по согласованию с решением выездной комиссии, посольство приняло решение отправить Нуреева в Москву. Однако прибыв в аэропорт, Нуреев отказался вылететь на Родину. Он обратился к французской полиции и попросил, чтобы ему помогли остаться в стране.
Р.Х. Нуреев характеризуется недисциплинированностью, нетерпимостью к замечаниям и грубым поведением. Относительно его политических намерений никаких компрометирующих материалов не обнаружено, так же как и на членов его семьи. Ранее Нуреев неоднократно выезжал за рубеж».
«Большой прыжок к свободе»
Что же заставило Нуреева принять такое решение? Хотел ли он остаться?
По свидетельству французского балетного критика Рене Сирвена, Нуреев рассказывал ему, что однажды во время гастролей, зашел в церковь расположенную рядом с Парижской оперой (где как раз и выступала советская труппа), и молился: «Подай мне знак, чтобы я остался, иначе у меня никогда не хватит смелости принять такое решение!». Впрочем, версий тут множество…
Одна из них говорит о «предательстве одного человека, который потом застрелился». Такие слова произнесла одна из конфиденток биографа Нуреева Отиса Стюарта. Речь идет о предполагаемом доносе его конкурента на положение первого танцовщика в кировской труппе Юрия Соловьева. Якобы Соловьев рассказал «компетентным товарищам» о том, что подвергался приставаниям интимного характера, когда проживал с Нуреевым во время гастролей в одном номере парижской гостиницы и Нуреев мгновенно стал легкой наживкой в игре органов. Спецслужбы могли начать шантажировать его этой информацией, предложив стать осведомителем.
Вот свидетельство, которое опубликовал Отис Стюарт. Рассказал ему об этом человек, хорошо знакомый с ситуацией, но пожелавший остаться неизвестным: «Понимаете Рудольф был влюблен в Соловьева. Он был ангелом. Нет-нет, не Рудольф! Рудольф был кем угодно только не ангелом! Нет – Соловьев. Он внешне походил на ангела, танцевал словно ангел и в то же время мужчина… Тот месяц в Париже они прожили в одном номере отеля. Рудольф попытался добиться его любви, а Соловьев пришел в ужас и доложил начальству». Более того, когда Нуреева самого однажды спросили были ли приставания с его стороны на самом деле, он, смеясь, будто бы ответил: «Конечно, ведь у него такая великолепная попка!».
Однако эта версия признается почти всеми биографами сомнительной. «Правду и вымысел о действиях Соловьева в Париже, наверное, никогда не удастся распутать, но одно точно: всего случившегося было недостаточно для отзыва в Москву Нуреева посреди гастролей. В бывшем Центральном архиве Коммунистической партии хранится много документов, связанных с бегством Нуреева и нигде не упоминается ни об одном инциденте с Соловьевым» — резюмирует их мнение другая исследовательница жизни и творчества Нуреева Диана Солуэй.
Юрий Соловьев действительно покончил жизнь самоубийством 16 лет спустя в 1977 году, действительно привлекался по деду о побеге Нуреева в качестве свидетеля. Может быть проговорился с перепугу об истории, когда Нуреев предложив ему сделать массаж, стал гладить Соловьева по интимным местам (история в подробностях показана в документально-художественном фильме BBC, где роль Нуреева играет нынешний Нуреев в постановке Большого театра Артем Овчаренко) и тот выгнал его из номера… Но сам Нуреев никогда не считал Соловьева виновником своего побега.
Обстоятельства в тот день развивались стремительно. В аэропорт провожать Нуреева приехали французские танцовщики, с которыми Рудольф не смотря на запреты начальства, сумел сдружиться во время гастролей: Пьер Лакотт, Жан-Пьер Бонфу и еще журналист Оливье Марлен. Руководитель труппы Константин Сергеев отвел танцовщика от них и сказал: «Ты с нами сейчас в Лондон не летишь. Хрущев хочет, чтобы ты приехал в Москву и танцевал перед ним на специальном гала-концерте. Более того, стало известно, что заболела твоя мать, поэтому ты остаешься и через два часа полетишь в Москву».
Нуреев сразу понял, что это западня. Он подошел к Лакотту и по воспоминаниям последнего произнес: «Меня отправляют обратно в Москву. Я не еду в Лондон. Все. Со мной все кончено Помоги мне, или я убью себя». При этом Нуреев показал Лакотту перочинный нож, который тот подарил ему на прощание за день до этого.
Французский танцовщик попытался объясниться с Сергеевым, но тот ему ответил: «Никто его не наказывает. Это вас совершенно не касается. Его мать больна, и он должен вернуться на несколько дней, а потом присоединится к нам в Лондоне». А Нуреев плакал как ребенок и все время повторял стоявшей рядом француженке Жанин Ринге, помогавшей в организации гастролей: «Я мертвец, я мертвец!»
Парижские артисты, очевидно опасавшиеся за свою карьеру, сочли за благо не вмешиваться. «Скажите Рудольфу, я могу увезти его на своем мотоцикле» — шепнул Лакотту Оливье Марлен. Но тот ответил ему: «Вы с ума сошли? Посмотрите, кругом КГБ. Они без труда его схватят». Тем не менее, вняв мольбе Нуреева, сунул в карман к Бонфу записку с номером телефона Клары Сент, еще одной парижской знакомой, ставшей за время гастролей страстной поклонницей Нуреева. Этой эмигрантке из Чили, миллионерше, невесте погибшего сына министра культуры Андре Мальро, обладавшей огромными связями в верхах, и было суждено сыграть в истории побега решающую роль. Именно она, примчавшись в аэропорт через полчаса после звонка Бонфу и переговорив с полицией, подойдя к Нурееву «попрощаться» не смотря на присутствие окруживших его двух крупных (Сент подумалось, что такие бывают только в кино) охранников (они преградили ей путь, но отступили от ее напора) шепнула танцовщику: «Видишь двух мужчин в баре? Они тебя ждут. Ты должен к ним подойти и сказать, что хочешь остаться здесь». «Ты точно знаешь, что это сработает» — не поверил Нуреев. «Я почувствовал, что мне надо немедленно бежать, но мои мышцы словно свинцом налились. «Я не сумею» — подумал я. А потом ринулся….» — писал он позднее в своих воспоминаниях.
Нуреев неожиданно для «расслабившихся» во время спецзадания в баре здоровенных «громил», что сторожили его, вскочил со своего места и с криком «Я хочу остаться во Франции!», бросился к людям, находившимся в нескольких метрах от него. Агенты все же успели схватить беглеца, но тут уже вмешались французские полицейские: «Прекратите! Вы находитесь на территории Франции!» — приказали они. (На допросе один из «громил» Стрижевский пытаясь преувеличить свои «подвиги» и подать все в выгодном для себя свете показывал, что ему «скрутили руки» шесть (!) полицейских, и один человек в штатском). Не смотря на вопли о «похищении советского гражданина», Нуреева отвели на второй этаж в отделение полиции, где ему предстояло самостоятельно решить, остается ли он во Франции или возвращается в СССР. Вмешательство советского культурного атташе, тут же примчавшегося в полицию, и других представителей советского посольства, кричавших «Это безумие оставаться здесь! У вас никогда не будет работы, вы умрете от голода!» — ни к чему не привело. Хотя Нуреев сомневался и в этот критический момент: «Французское правительство примет меня, сделает себе шумную рекламу на моем решении остаться, а потом сдаст меня в руки русских» — проносилось в его голове. Тем не менее он выбрал свободу. «У меня никогда бы не хватило на это смелости, если бы они меня не вынудили» — говорил он впоследствии.
Принц и нищий
Когда-то у него не было даже собственной одежды: он вынужден был донашивать одежду сестер, а в детский сад мама часто тащила его на себе – у нее не было денег купить ему обувь. Оставшись на Западе и став самым высокооплачиваемым танцовщиком мира с состоянием исчислявшимся многими миллионами долларов (80 миллионов по оценке «Vaniti Fair») он мог купить себе абсолютно все и покупал это, не жалея никаких денег, словно хотел утолить все мечты своего нищего и голодного детства, когда он собирал бутылки и с завистью смотрел на уходящие вдаль поезда….
Огромный замок XVIII века у Ричмонд-парка в Лондоне, просторный и холодный, который позволял Нурееву чувствовать себя заправским английским лордом, вилла в Ля Тюрби вблизи Монте-Карло, нью-йорская шестикомнатная квартира в шикарнейшем небоскребе «Дакота», где Нуреев жил по соседству с Джоном Ленноном и Йоко Оно, с гостиной покрытой в качестве обоев великолепной рисовой бумагой XIX века на которой были изображены сцены повседневной жизни Китая- подарок Джекки Кеннеди…
Настоящим произведением искусства, правда слишком эклектичным и напоминающим театральную декорацию была его парижская квартира на набережной Вольтера, 23, с видом на Сену, Лувр и парк Тюильри. Она была похожа на антикварный музей с развешанной повсюду (даже в ванной комнате) коллекцией картин обнаженных атлетов XVI-XIX веков. Квартира находилась в том самом районе где когда-то жили Вольтер, Делакруа, Вагнер, Мюсссе, Бодлер… А гостиная в ней была обита кордовскими кожами с золотыми узорами – как у великой княгини Марии Федоровны в ее флорентийской вилле. Лампы с абажурами основанием которых служили медные позолоченные урны, кресла в венецианском стиле, золоченые зеркала, огромные подсвечники из муранского стекла – «в своем доме Нуреев не хотел видеть ничего современного. Даже столовое серебро и посуда были старинными. Даже люстры были со свечами. Вот так при свечах он устраивал свои шикарные вечеринки, и воск тихо капал на мраморный стол с сидящими за ним гостями»…
А про смущавшую многих коллекцию ню личный массажист и телохранитель Рудольфа Луиджи Пиньотти говорил: «Разница между Рудольфом и простым смертным как раз и была в его коллекции. Рудольф развешивал академические картины с голыми мужчинами, тогда как другие цепляют на гвоздик календарь с голыми девицами».
Но кроме того — ранчо из тринадцати комнат в штате Вирджиния (постройка XVIII века) с парком, фермой, речкой и мельницей, вилла на острове Сен -Бартелеми, одном из Карибских островов, наконец архипелаг Галли из трех островов, принадлежавший когда-то знаменитому танцовщику и хореографу Леониду Мясину, любовнику Дягилева…
…Все это принадлежало Рудольфу, но в эти свои владения он наезжал крайне редко. Разве в своей парижской квартире живал чаще чем в других местах. Когда кто-то попросил описать одну из его вилл, он ответил: «Да я уже и не помню, ведь я несколько лет там не был. Спросите лучше на что похож мой номер в нью-йоркском отеле».
Имея эти дворцы, сам всю жизнь мечтал о маленькой деревянной избе в Уфе, городе своего детства, единственном месте на планете, где он не мог приобрести недвижимость… «Он был в восторге от этих изб, которые по его словам он совсем не помнил – рассказывала сопровождавшая Нуреева в поездке в Советский Союз Жанин Ринге его биографу Ариан Дольфюс. – Рудольф позвонил мне через несколько дней после нашего возвращения и сказал: Вы видели эти дома в Уфе? Я хочу купить себе абсолютно такой же».
Ничего не жалея для себя самого, не смотря на все свое богатство Нуреев был довольно прижимист и скуп с другими людьми. Он, например, считал, что в ресторане должны платить за него, за честь находится в его обществе. При этом, был крайне требователен и отсылал блюда назад, если они ему казались недостаточно хорошо приготовленными.
Был хитроумен в финансовых операциях, а с юридической точки зрения он и не имел почти ничего. Чтобы не платить налоги он все зарегистрировал в несколько созданных им благотворительных фондах в Европе и Америке. Фонд в США владел его квартирой в Дакоте и большинством финансовых предприятий в Америке, а его европейские капиталы находились в введении Фонда развития балета базирующегося в Лихтенштейне.
-Странно! Отдавать свои деньги правительству? Зачем? Работаю-то я! – говорил Нуреев своей партнерше по сцене Соне Аровой.
Финансовым агентом Нуреева стал знаменитый бизнесмен и импресарио Сол Юрок, который застраховал ноги артиста в знаменитой лондонской канторе Ллойда и предоставлял ему все чего бы тот не пожелал, включая и бесперебойное снабжение его мальчиками. По свидетельству одного бывшего сотрудника агенства Юрока в штат тот включил какого-то русского старика в чьи обязанности входило обеспечивать Нуреева удовольствиями…
Его считали за честь пригласить к себе сливки общества. Так греческий миллионер Ниархос решил утереть нос Онассису, который опекал Марию Каллас, и «продемонстрировал» у себя «не кого-нибудь, а самого Нуреева!» Он предоставил в его полное распоряжение яхту «Атлантис II» и принадлежащие ему остров Спетсопул в Эгейском море. А Жаклин Кеннеди, супруга президента, прислала личный самолет за Нуреевым и его партнершей Марго Фонтейн для доставки их в Белый дом. Она стала подругой Нуреева и писала об этой легендарной балетной паре: «Помню их вызывали сорок раз. Руки у людей распухли, стали черно-синими. Глядя на них можно было компенсировать упущенных Нижинского и Шаляпина. Это было одно из сильнейших художественных впечатлений в моей жизни…»
Он часто бывал несносен. Мог, например, запросто не приехать на назначенную аудиенцию к королю. Так произошло с Хуаном-Карлосом I. Король Испании прождал его 10 минут и удалился в раздражении. «Ну, а Рудольфу было явно начхать на этот афронт как на прошлогодний снег, он осматривал антикварные лавки» — пишет биограф Нуреева Бертран Майер-Стабль.
Нуреев в присутствии всей английской королевской семьи мог преспокойно снять туфли, которые оказались неудобными и продолжать танец босиком. Мог быть невежливым и даже презрительным и по отношению к известным людям и звездам своего уровня. Когда популярная во всем мире певица Барбара Стрейзанд зашла к нему в уборную после спектакля, чтобы засвидетельствовать свое восхищение и сказала, что проделала долгий путь, он ее резко осадил: «Но я никогда и не просил вас приезжать».
Тем не менее часто опасался сойти за мужлана. Лесли Кэрон вспоминает о том, как Нуреев нервничал перед великосветским вечером: все расспрашивал как принято пользоваться вилкой и ложкой, как подходить дамам к ручке…
Не жаловал евреев. Балетного критика «Нью-Йорк Таймс» Анну Киссельгофф, не всегда писавшую то, чтобы ему хотелось, называл «жидовской сукой», а однажды, когда узнал, что она находится в зале, стал обыскивать его с ведром дерьма в руках, чтобы вылить ей его содержимое на голову. В Австралии же находясь на одном из приемов он запустил креветочным паштетом в лицо другому знаменитому критику.
Впрочем, презирал и русских тоже, и любил напоминать, что русские несколько веков были холопами татар. Корни же своей семьи он возводил к потомкам Чингисхана….
Про выходки, которые любил устраивать Нуреев, ходят легенды. На одном из приемов, войдя в фойе не узнанным и обидевшись на это, он решил обратить на себя внимание и швырнув свой бокал об стену выкрикнул: «Нуреев не занимается самообслуживанием. Это его обслуживают!»
«Во время круиза по Эгейскому морю- рассказывает один из его друзей — Нуреев выставлял себя напоказ даже перед знаменитыми делосскими руинами в ожидании, что кто-нибудь узнает его. Отчасти утолив свое эго, и только тогда, он почувствовал себя по-настоящему расслабившимся. Подобные сцены повторялись во всех аэропортах планеты, где он неизменно требовал, чтобы ему воздавали все полагающиеся по его статусу почести».
«Я бы с большим удовольствием имел дело с десятью Каллас, чем с одним Нуреевым»
Танцовщик мог выплескивать свое раздражение даже прямо на сцене в присутствии публики. Он мог, запросто остановить дирижера во время спектакля, сбросить балетные туфли и грозить ими…
Самый знаменитый из подобных случаев произошел во время нью-йоркского сезона Королевского балета в мае 1970 года, когда Нуреев выступал в паре с Мерль Парк в премьере «Щелкунчика». «Музыка оказалась торопливой и мне пришлось танцевать подчиняясь этому, а Рудольф не захотел так поступать – рассказывала балерина. – Он не ожидал подобного темпа и мы едва не столкнулись. Он сказал: «Стоп девочка. Давай-ка начнем сначала». А я ответила: «Рудольф, нельзя этого делать, нужно продолжать». Но он подошел к краю сцены и поднял руку, прося дирижера Джона Ланчбери остановиться. А Джек сделал вид, что ничего не замечает, опустил голову и продолжал». Тогда Рудольф оттолкнул свою партнершу и в гневе ушел со сцены. Когда по рядам зрителей пробежал ропот, Парк отважно продолжила танцевать в одиночку. «Я побежала в один угол и крикнула: «Рудольф» — потом сделала жете и повторила тоже в другом углу. Тем временем Нуреев успел разбить китайскую вазу. В конце па-де-де он все-таки вернулся и я сказала: «Большое спасибо. Рада Вас видеть», после чего мы закончили балет». Потом в присутствии нескольких посетителей пришедших за кулисы, Рудольф чувствуя свою вину, попросил прощения у Парк. Она так ловко скрыла его отсутствие, что многие зрители осознали смысл происшедшего только через два дня, когда в «Нью-Йорк Таймс» появилась рецензия Анны Киссельгофф, озаглавленная: «Разгневанный Нуреев покидает сцену».
Но бывало и по-другому, когда все в зале понимали, что происходит нечто из ряда вон выходящее: «В Италии, когда Нуреев выступал в балете «Дон Кихот», в контракте было оговорено, что 3 минуты его выступления будет снимать итальянское телевидение. Во время вариации Базиля он умудрился заметить, как зажглись красные огоньки телекамер. А через 4 минуты уже знал, что кто-то пытается его обмануть. Что ему было делать? Остановиться посреди спектакля? Именно это он и предпринял. Он ушел со сцены , показав дирижеру, чтобы тот остановил оркестр. Но музыка продолжалась, поэтому Рудольф указал зрителям на камеры. Но телевизионщиков оказалось не так легко остановить. Тогда Нуреев спрыгнул в зал, подошел к железной лестнице, ведущей к камерам, залез на неё и развернул камеры в противоположную от сцены сторону» — описывает происшествие его биограф Отис Стюарт.
— Я бы с большим удовольствием имел бы дело с десятью Каллас, чем с одним Нуреевым – говорил один менеджер. И это действительно было так.
Другая балетная звезда Наталья Макарова тоже славилась своими выходками, и на их первом же совместном выступлении произошел «взрыв». Существуют разные версии того что случилось тем вечером на открытой площадке во внутреннем дворике Лувра во время «Лебединого озера»: «Нуреев ударил Макарову по лицу; Нуреев толкнул Макарову; Нуреев подставил Макаровой подножку. Лишь две вещи не вызывали сомнения. В середине адажио Одетты и Зигфрида Макарова вдруг проехалась животом по сцене и очутилась на полу не в самой элегантной позе. А потом, в ходе организованной пресс-конференции, она заявила во всеуслышание:
— Я больше никогда и ни за что не буду танцевать с этим человеком!»
«Рудольф не делал ничего из того, что сейчас ему приписывают: не ударил Макарову, не сбил ее с ног. Все произошло совсем иначе. Руди преподал Наташе урок. Наташа, конечно, прекрасная балерина. И я понимаю, что она привыкла к партнерам, которые безропотно соглашаются выполнять лишнюю работу. Но Рудольф всегда стремился к совершенству, и вполне понятно, что Наташа сводила его с ума своей небрежностью. Выглядело это почти так, будто он гонялся за ней по сцене. И я думаю, что в конце концов ему это надоело. Когда она очень красиво прыгнула раньше времени, он просто не стал за ней метаться, чтобы поймать ее, а позволил ей выходить из ситуации своими силами. Естественно, она упала. Ей пришлось принять довольно неэстетичную позу – практически, встать, на четвереньки. А Рудольф стоял именно там, где должен был стоять, и ждал» — свидетельствует артист кордебалета, находившийся всего в нескольких шагах от места происшествия.
В итоге, когда несколько лет спустя состоялся таки другой спектакль с их участием («Собор Парижской Богоматери» Ролана Пети) билеты были раскуплены тут же, потому что, по словам Джейн Херман, все балетоманы «жаждали увидеть, кто из них выйдет на сцену первым, и кто кого ударит».
В истории с Макаровой, есть хоть какие-то объяснения поведению Нуреева. Но когда он впадал в ярость, становился просто неуправляемым. «По крайней мере двое танцовщиков попали по милости Нуреева в больницу: артист кордебалета из Бостонского театра, которого он стукнул в пах. И итальянский танцовщик, получивший удар в спину во время самых последних гастролей Нуреева. Интересно, что оба увечья нанесены во время спектаклей» — пишет биограф Нуреева Отис Стюарт.
Но особенно красноречив в этом смысле конфликт с Мишелем Рено – экс этуалью Парижской оперы и весьма уважаемым педагогом.
Нуреев, в те времена руководитель балета Парижской оперы, давал свой урок, когда в класс зашел Рено — по расписанию в этом же классе начинался его урок и Нуреев его задерживал. Начальник балета строго попросил подождать 5 минут, но когда прошло даже пятнадцать, он все еще не закончил. Тогда Рено начал свой класс, не дожидаясь, пока Нуреев закончит свой.
— Ну и дерьмовые у вас движения! – рассвирепел Нуреев, оскорбляя прославленного педагога прямо при его учениках.
— Может быть, но я исполняю их с 19 лет – ответил Рено, но продолжить уже не успел. Нуреев дал ему пощечину, которая была настолько мощной, что последующий рентгеновский снимок челюсти выявил перелом. К тому же во во время столь мощного удара с головы элегантного и уважаемого преподавателя, звезды балета 40-х, 50-х годов, слетел тайно надеваемый парик.
Скандал был невероятный, он вышел за рамки кулуаров, описывался в прессе и дошел до суда. Вступилась за парижскую легенду танца и публика — в вечер генеральной репетиции балета «Ромео и Джульетта» Нуреев был освистан, когда вышел на поклоны. Но он нашелся и тут – ответил балетоманам столь невиданным в стенах Парижской оперы и неприличным жестом, что заставил растеряться и замолчать даже самых скандальных клакеров. В итоге скандалиста по приговору суда оштрафовали на 60 тысяч франков, которые Нуреев заставил заплатить за себя театр, сам же продолжал устраивать на репетициях нечто несусветное: переворачивал в ярости столы, вылил на танцовщицу чайник с заваркой или швырнул в кордебалетных артистов блюдо с макаронами.
Так было и в других местах. Иногда в ход шли метания и драгоценными предметами, пострадала даже коллекция венецианского стекла XV века принадлежавшая Лукино Висконти, в доме которого Нуреев находился в качестве гостя.
Битва титанов
«Ему было трудно в точности объяснить свои требования, поэтому когда его не понимали, он начинал раздражаться» — объяснял его друг Евгений Поляков.
Так и не выучивший хорошо какой-либо язык, говорил он на странной смеси английского, французского и русского, причем с употреблением обсценнной русской и английской лексики. При этом был необыкновенно точен выражениях и мог буквально несколькими словами добиться всего чего хотел. Хотя его друзьям, особенно светским дамам, что его окружали, приходилось тщетно искать в словарях, что означает слово pisdyushka, которое он частенько употреблял по отношению к ним.
«Когда он атаковал или защищался словарь его варьировался между русским словом Le pisda которому он интенсивно отдавал предпочтение, и закрепившимся на второй позиции неподражаемым fuck yourself, которое хотя и распространено в основном в посещаемых им англосаксонских странах, но понятно было всем. Его собеседник был шокирован, раздосадован, когда срывавшаяся с уст Рудольфа фраза била точно в цель, затыкая ему глотку» — вспоминал хореограф Ролан Пети, который на собственной персоне испытал однажды ярость Нуреева. Когда же дело с не менее импульсивным Пети чуть было не окончилось дракой и их развели в разные стороны, классик французской хореографии крикнул Нурееву, что никогда больше не станет включать Нуреева в свои балеты.
— Не нужны мне твои е… балеты! – услышал он в ответ. Прошло несколько лет, прежде чем они заговорили друг с другом как ни в чем не бывало.
А вот другой французский классик, Морис Бежар не разговаривал с Нуреевым до конца жизни.
Ставя в Парижской опере свой балет, он договорился с Нуреевым, что после премьеры по традиции объявит этуалями двух танцовщиков. «Мне плевать, не беспокой меня» — ответил Нуреев. Ну а когда Бежар все-таки исполнил свое намерение и возвел в высший ранг Мануэля Легри и Эрика Ву Ана, Нуреев поздравил обоих с 1 апреля (хотя этот день еще не наступил), давая понять, что это был розыгрыш. А на другой день созвал пресс-конференцию, на которой заявил, что не одобряет продвижение Бежара и аннулирует его.
Тут уже рассвирепел Бежар. Он выступил по национальному телевидению: «Я обвиняю господина Нуреева во лжи и в намерении организовать скандал, с целью, чтобы его имя, отсутствующее в программке спектакля, упоминалось в прессе… Я требую, чтобы незваного гостя выставили из Парижской оперы. Прощайте, господин Нуреев!». Однако Нуреев сделал так, что прощаться с Оперой пришлось Бежару, которого обвинили в злоупотреблении властью и в желании самому занять пост руководителя балета в знаменитом театре.
«Бежар был влюблен в Эрика и хотел сделать ему царственный жест. Он знал, что я очень нравлюсь Рудольфу как танцовщик, вот и решил, что лучше всего будет представить к званию этуалей нас обоих»- дал объяснение этому конфликту, который в прессе прозвали «войной балетных туфель», непосредственный его участник Мануэль Легри.
Рассказы о том, как «дикий татарин» бил о пол студии термосы с чаем и швырял в зеркала пепельницы до сих пор передают в Парижской оперы из уст в уста. Мог вылить на голову оппоненту Нуреев и бутылку воды, что он и сделал на приеме, устроенном Мартой Грэм в присутствии Майи Плисецкой. По одним рассказам вылил он ее на заместителя директора труппы Марты Грэм Рона Протса якобы из-за Грэм, которая села не там, где хотелось бы Нурееву. Но сама Плисецкая как-то рассказывала, что вино (а не воду) он вылил на Михаила Барышникова. Вылил прямо за шиворот, за то, что Барышников сел рядом с Плисецкой и не уступил место ему.
«Он был всегда прав, даже когда явно был не прав, он никогда не признавал своих ошибок. Его плохо понимали, потому что он, с одной стороны обладал сильным характером. А с другой был очень робок. Общаться с людьми ему было нелегко» — рассказывала этуаль Парижской оперы Изабель Герен.
«Рудольф мог быть таким щедрым!»
«Он яростно швырялся танцевальной обувью, напускался с отборной бранью на чем-то не угодившего ему фотографа, ругал пол, который он находил слишком скользким, да так, что испуганные танцовщицы считали за благо прятаться за бутафорскими кулисам. То он в Триесте хлещет по щекам партнершу, которая задела его при исполнении па-де-де, то швыряет партнершу как мешок, за то, что она недостаточно хорошо танцует – от Нуреева всего можно было ожидать! Хлопают двери, вспыхивают скандалы, летят громы и молнии, а пресса смакует: «Он инфернальный…Капризный… Грубый… Несносный… Гневливый…»
Естественно в нем была вся эта невоспитанность и грубость. Но было и другое. Хорошо его знавший Найджел Гослинг писал: «Его личность сформировалась как опасная смесь, в которой сочетаются недоверчивость и чувственность, агрессия и амбициозность, эгоизм и варварство, которые бьют не только по другим, но и по нему самому, объявляя войну его в основе-то милой, щедрой и немного робкой натуре. И понятное дело, ему не достает чувства защищенности».
«Рудольф не раз спасал меня. В трудные времена, когда не было работы, он искал ее для меня. Люди любят обсуждать капризы и вспышки ярости Рудольфа… Так вот, я ни разу не видела, чтоб он понапрасну вышел из себя. И определенно, он был самым щедрым и добрым другом!» — говорит балерина Линн Сеймур.
«Рудольф мог быть таким щедрым! Знал, что жизнь его окажется короткой, и хотел вместить в неё как можно больше. Я говорила ему: «Рудольф, ты убьешь себя, если не остепенишься. Как ты можешь так жить?» Его ответ был прост: «Ну, девочка, умирать – так весело!» Это уже другая его партнерша Мерль Парк.
«Ему необходимо было пребывать в раздражении. Ему необходимо было, чтобы кровь забурлила, чтобы на сцене он мог взорваться, — говорил Робер Данвер. — Такая у него была манера подготовить свое тело. Но это всегда переливало через край. К тому же он и нас втягивал в нервозность. Он фактически использовал нас. Чтобы разогреться самому, и чтобы нас разогреть перед спектаклем.»
Его поведение часто напоминала поведение ребенка. Он был капризен, доверчив, но очень осторожен. Однажды побывав в Амстердаме он попросил аккомпаниатора Элизабет Купер захватить его чемодан с балетной обувью, «потому что мне не хочется тащить все это с собой в Нью-Йорк». «На таможне меня остановили и попросили открыть чемодан. Он был полон надувных кукол, эротических игрушек и каких-то штук из перьев! Оказывается, Рудольф обошел все секс-шопы Амстердама! Я приехала в Париж, он позвонил мне в 4 утра и сказал: «Ну, я надеюсь, вы нашли там что-нибудь для себя подходящего размера!» В этом он весь. Юморист и фантазер, но также и очень скрытный. Он просто не захотел сам тащить все это через границу!»
«До самых последних дней Рудольф по сути оставался маленьким Рудиком, который был бесконечно одинок. Он был способен завопить, чтобы обратить на себя внимание, или подраться с тем, кого считал своим врагом» — пишет его биограф Ариан Дольфюс.
«Он настоящий?»
Нуреев очень любил свою мать. Болея он тосковал по ней, вспоминал, как она натирала ему грудь гусиным жиром чтобы выгнать простуду, каждую неделю говорил с ней по телефону (не имея телефона в доме Фарида ходила на почту чтобы поговорить с сыном).
Близкие думали, что танцовщик умирает на чужбине с голоду и не верили рассказам о его богатстве. Когда он захотел купить матери, продолжавшей работать на молокозаводе, цветной телевизор, та отказалась. «А если это его последние деньги?» Он же продолжал посылать подарки и однажды обмолвился, что ему очень жаль, что он не может посылать ей денег.
Много лет танцовщик пытался убедить власти СССР позволить матери, его сестрам и племяннице навестить его в Европе. Он обращался за содействием к британскому правительству и премьер-министр Англии Гарольд Вильсон обещал использовать свое влияние в переговорах с советскими чиновниками. Рудольф задействовал всех своих знакомых вроде принцессы Маргарет и Жаклин Онассис. В 1977 году он предстал в Вашингтоне перед Федеральной комиссией по соблюдению Хельсинкских соглашений, жалуясь, что его матери отказывают в выезде, мотивируя это тем что она стара и не перенесет перелета. 42 сенатора обратились по его просьбе к премьеру Алексею Косыгину. Петицию подписали 70 тысяч человек в 80 странах, в основном танцовщики и музыканты из 200 трупп и оркестров со всего мира.
Брежневу посылались открытые письма подписанные американскими классиками Теннесси Уильямсом , Иегуди Менухиным, Джоном Гилгудом и другими… Все было тщетно…
Они встретились только через 26 лет. Ему разрешили приехать в Россию только на 48 часов. За это время он должен был прилететь в Москву, добраться до Уфы и успеть вернуться назад.
Не смотря на такие условия, а также угрозу тюрьмы (некоторые его друзья считали, что позволение приехать — ловушка, ведь после побега его несколько раз хотели выкрасть и заочно приговорили к 7 годам лагерей) он воспользовался возможностью навестить умирающую. «Я могу окончить дни в Сибири»- сказал он друзьям перед отлетом…
Мать его уже не узнала. Она лежала в полубессознательном состоянии, смотрела на Рудольфа и думала что это видение. Лишь удивленно вымолвила еле шевелящимися губами: «Он настоящий?»
Фарида умерла от последствий инсульта через три месяца после их встречи. О своей смертельной болезни (еще в конце 70-х танцовщик заразился СПИДом) Нуреев уже знал. Тогда-то он и нашел последнюю любовь своей жизни…
Лебединая песня
Самым большим скандалом в жизни Нуреева, скандалом, который стоил ему поста руководителя балета Парижской оперы стало приглашение в балетную труппу датского танцовщика Кеннета Грева, которого он заметил в кордебалете Американского Балетного Театра (ABT) у Михаила Барышникова. Сын датского чемпиона по гольфу и парикмахершы, красавец-блондин двухметрового роста с серо-голубыми глазами и атлетической фигурой напомнил Нурееву Эрика Бруна, его первую и главную в жизни любовь. Теперь за 4 года до смерти он встретил любовь последнюю и буквально сошел с ума.
Он позвонил ему из Парижа ночью и задал вопрос ошеломившей Грева. Он спросил, хотел бы тот стать этуалью лучшего балетного театра мира.
«Предложения меня потрясло – вспоминал Грев. – Мне было всего 20 лет, я три года назад закончил школу и работал в кордебалете ABT. Парижская опера казалась недосягаемой. Но, даже попав туда пришлось бы начинать с самого дна»
— Конечно, хотел бы… Но вам не кажется, что вы слишком рискуете – только и сумел ответить неверящий такому повороту событий Грев
— Это уж мне решать… — буркнул Нуреев и предложил станцевать через 12 дней в Париже «Дон Кихота» и после того как услышал робкое «постараюсь», добавил – Мне не нужно чтоб вы старались… Я хочу, чтоб вы это сделали…
Позже он заменил «Дон Кихота» на собственную версию «Лебединого» и вот тут началось…
— Вы не можете представить какую бурю это вызвало – вспоминает балерина Элизабет Платель.
«Нуреев настолько обиделся на ее отказ танцевать с Гревом, что на одном из приемов швырнул ей в лицо стакан вина и целый год с ней не разговаривал» — пишет Отис Стюарт.
Он сказал ей в антракте, что больше не хочет видеть ее в своих балетах (а они составляли основу репертуара) и та проплакала весь оставшийся спектакль…
«Люди годами ждут, пока им дадут роль, и тут неожиданно для всех появляется какой-то мальчик из кордебалета и сразу получает роль принца в «Лебедином озере». Это возможно лишь в том случае, если артист гениален, но о Кеннете, к сожалению, этого сказать нельзя. Администрация театра в конце-концов просто запретила подобный шаг, но Рудольф буквально разъярился. Он считал себя хозяином в театре, и вдруг оказалось, что это не так. Мне кажется даже, что в конце концов всем вокруг стало жалко бедного Кеннета: он так перепугался, что не мог ни дышать, ни говорить, ни танцевать; он и на сцену выходил с дрожью в коленях — вспоминал Патрик Дюпон (он вскоре сменит Нуреева на посту директора балета Парижской оперы).
«Если я уступлю, мой будут управлять профсоюзы» — объяснял Нуреев свою позицию журналистам, но всем было ясно, что он просто очень увлечен юношей, чья фамилия, по иронии судьбы означает по-французски «забастовка». Она то в театре и началась. Но Рудольфа было уже не остановить…
«Забудь про отель – мне нужно, чтобы ты был рядом двадцать четыре часа в сутки – приказал танцовщик Греву и поселил его в своей парижской квартире.
Трагедия заключалась в том, что парень оказался гетеросексуален, в Америке у него осталась девушка и он ни за что не соглашался ложиться к Нурееву в постель. Нуреев стерпел и это, поселив молодого человека в гостевой комнате…
Он готов был сделать для него все… «Он до того на нем помешался, что звонил мне среди ночи, спрашивая: «Где это глупый мальчишка» — вспоминает Марио Буа. «Чтобы отметить двадцать первый день рождения Кеннета 11 августа, Нуреев устроил вечеринку в своих апартаментах в «Дакоте» и подарил ему голубой костюм от Армани. Но, боясь соперничества с молодыми людьми, он пригласил своих сверстников, а не сверстников Кеннета» — рассказывает в своей книге о жизни Нуреева Диана Солуэй.
Повез на купленный именно тогда остров Гали и не желал расставаться с Гревом ни на один день. Покупал ему книги и заставлял их читать: «Мадам Бовари», «Гамлет», набоковские лекции по литературе (сам Нуреев был разносторонне образованным человеком, причем знаний достиг исключительно самообразованием). На Гали они плавали, катались на водных лыжах и занимались в отстроенной Нуреевым балетной студии.
«Я не мог ему дать того чего он добивался, но я удовлетворял его иным способом. Ему нравилось видеть, как я исполняю па так, как он хотел. Он редко меня хвалил, но когда однажды сделал это, то добавил, увидев мою радость: «В следующий раз должно быть лучше».
Потом был Нью-Йорк. «Мы дурачились, играли на фортепиано, катались на коньках в Сентрал-парке… Боюсь, что иногда он грустил из-за меня, но в основном я заставлял его смеяться. У него был сложный характер и смех приносил ему облегчение» — рассказывал Грев Диане Солуэй.
«Ты напоминаешь мне Эрика» — любил повторять Нуреев и рассказывал Греву об их первых днях в Дании, когда он считал Бруна «богом» и «был готов пожертвовать для него всем».
Однако, канадские друзья Нуреева вспоминают, что Грев просто «играл на привязанностях Рудольфа, прикасаясь к нему и вообще ведя себя с ним как любовник». Это подтверждает в своей биографии танцовщика и Бертран Майер-Стабль: «Некоторые друзья Нуреева, как, например, Линда Мейбардук, считали, что Кеннет ловко использовал Рудольфа, вызывая в нем привязанность и нежность, так что, при этом создавалось впечатление, будто Кеннет и впрямь в один прекрасный день ответит на его авансы».
Понимая всю безответность своего чувства Нуреев страдал и однажды не выдержал. Во время выступлений в Бостоне разразился очередной скандал: Нуреев застал Кеннета целующим одну из балерин Бостонского балета и закатил ему оплеуху, сбив с ног. Они начали орать друг на друга за декорациями, да так, что их слышали на сцене и в зале. Грев в гневе покинул Нуреева и вскоре познакомился с танцовщицей ставшей 5 лет спустя его женой. На свадьбу Грев оденет нуреевский подарок – тот самый голубой костюм Армани.
Позже они помирились, иногда разговаривали по телефону, но когда год спустя Грев предложил увидеться, Нуреев отказался: «Не хочу снова заваривать кашу». Больше они не встретились, но Грев и сегодня с теплотой и чувством вспоминает о своем учителе (закончив карьеру танцовщика в ранге этуали Датского Королевского балета сейчас Грев является руководителем балетной труппы Финской национальной оперы).
Свои нереализованные чувства Нуреев выразил в балете «Смерть в Венеции» Флеминга Флиндта по новелле Томаса Манна на музыку Баха, рассказывающем о мучительной любви пожилого умирающего мужчины к мальчику. Премьера состоялась в Вероне в мае 1991 года. Нуреев отождествлял в нем себя с Ашенбахом, Грева с Тадзио ( эту роль он приглашал исполнить Роберто Болле), а эпидемию холеры бушующую в Венеции и уносящую жизнь писателя — со СПИДом. Это был последний полномасштабный балет созданный для Нуреева. Жить ему оставалось всего полтора года.
