фoтo: Ян Смирницкий
Вoт спрoси дaжe людeй прoдвинутыx — «вы в курсe, чтo в oднoй тoлькo Гeрмaнии дo 70 (!) русскoязычныx тeaтрoв?». A пo всeй Eврoпe иx скoлькo? A в Штaтax, в Aвстрaлии? Глaзa нa лoб пoлeзут oт удивлeния. A мeж тeм русскoязычныe тeaтры oсoбeннo зa пoслeдниe лeт пять стaли Явлeниeм (a нe прoстo случaйнoй эмигрaнтскoй зaбaвoй), и oб этoм всe зaгoвoрили всeрьeз.
A дaлeкo xoдить нe нaдo, чтoбы в этом убедиться. Пока монтируется сцена в термах Теттуччо (раз спа-курорт Монтекатини, то театр, понятно, располагается в термах, поближе к минеральной водичке: и антураж волшебный, а акустика), я тут как раз познакомился с артистом Андрашом Хершковичем, причем, этническим венгром из будапештского Русского театра-студии (а театр как раз здесь празднует свое 20-летие, на минуточку). Он абсолютно непосредственен в своих ответах, что и рисует нам образ русского театра за рубежом. Весьма необычный.
— Итак, Андраш…
— Ой, слушай, да зови меня Андрей просто. Мне так приятнее, когда русские так
величают.
— Язык у тебя вообще без акцента: смешанная семья?
— Нет, семья венгерская. Просто мне было три года, когда отец-инженер поехал в Москву в командировку, работал в Совете экономической взаимопомощи. И до девяти лет я жил у вас, в Москве. Ходил и в садик, и в школу в Черемушках.
— А почему ты в артисты пошел, скажи?
— Давно искал возможности, но жизнь шла и… всё никак. Учился я в Будапеште сначала на биохимика в одном университете; закончил, впрочем, другой: стал картографом-гидрологом. Лет пятнадцать занимался геоинформационными системами, очень это любил, потом надоело. Теперь работаю переводчиком с английского…
— А как в театре-то оказался?
— А потому что было мало возможности пользоваться русским языком. В 9 лет общение-то закончилось. И я стал тосковать по языку. Мне сейчас говорят — акцента нет почти, московский говор. Так я именно в театре и пополнил словарный запас.
фото: Ян Смирницкий
В термах Теттуччо начинаются показы Международного фестиваля русских театров за рубежом. Первой выступит австрийская театр-студия «8 плюс» со спектаклем «Поллианна».
— Вот у нас тут спорят о патриотизме до колик, кто патриот, кто нет, а тут венгр тоскует по русскому языку!
— Да, представь себе. Культура-то мощная за русским языком стоит! И мне знакомый подсказал — есть такой русский театр Зинаиды Зихерман-Соколовой, иди туда. Я и пошел, приняли с большой радостью, потому что мужчин всегда не доставало. Как роли расписывать без мужчин?
— И актерской школы у тебя не было?
— Никакой. Нет, я всегда любил читать на публику стихи. Но проза — это другое. Она шагами учится. Ногами. Не текст я стал зубрить, а понимать актерскую задачу. Вот в нашем спектакле по Николаю Коляде «Скрипка, бубен и утюг» у меня есть мизансцена, когда нужно получить булочку у буфетчицы.
— Бесплатно?
— Естественно. Если человек просто выучил текст, всё прозвучит фальшиво. А как надо? А надо, чтоб тебе лично, внутри тебя созрело жуткое желание, что тебе ну позарез нужна эта чертова булочка! Позарез! И вот если тебе взаправду нужна эта булочка, — выучишь ты текст, не выучишь ты текст, — роль все равно сыграешь. Ошибки не будет, даже если текст неточно произнесешь. Дай булочку!
— Так что, в твоем театре в Будапеште — все артисты-любители?
— Все любители, кроме художественного руководителя, она профессионал, актриса и педагог. Другие — кто во что горазд. Нас человек восемнадцать в труппе. За сезон ставится примерно одна пьеса — то «Восемь любящих женщин», то «Офис», то вот Коляда…
— Работаете, в основном, для русской диаспоры?
— Не только, венгры тоже очень интересуются. Язык — русский, титры — венгерские. На фестивалях, например, в Дублине — английские титры.
— Все ли понятно венгерской публике, когда ставите русские пьесы?
— Далеко не всё, это немножко из другой жизни. Толп на спектаклях не бывает, но есть несколько дюжин, которые приходят регулярно. Остальные раз от разу меняются. Для кого играть — есть. Важно — как играть. Тонус важен. Бывает, играем — зал ни гу-гу, ушами хлопает. А потом спектакль «наиграем», и он вдруг «выстреливает». С другой стороны, есть чисто культурные различия — это серьезнее. Когда зритель не понимает, а я начинаю в два раза больше «стараться», играть выразительнее, чтоб угодить, — нет, этого вообще нельзя делать. Если нет общей культурной основы для понимания эпизода — ничего не поделаешь. Но я не ищу тесной связи со зрителем, лично у меня тяжелый характер.
фото: Ян Смирницкий
Участники (режиссеры и худруки) фестиваля русских театров из многих стран.
— Но в основном, вы все играете классику?
— В основном. Но старые пьесы перекраиваются. Берется, скажем, Чехов, он любимец. Великан своего дела. Вот есть у нас спектакль «Доктор Чехов», сварганен как пазл из разных коротких новелл. Хорошо сварганен. Но как часто бывает в любительских театрах? Едем на гастроли, а два-три актера (в жизни работают в других местах) не могут. А они заняты в трех явлениях.
— И что делать?
— Ничего. Явления вынимаются, в спектакле образуется дырка, и туда вставляется что-то другое. Таким образом, наши спектакли постоянно меняются. А что — обычное дело. Люди заняты, или не захотели, или конфликт какой. А ты ж им не скажешь — ну-ка, быстро езжай, а то тебя накажу. Можно только сильно выражаться, грозно взглянуть, а более ничего не сделаешь. Все же любители. Вот и сейчас мы привезли половину спектакля Коляды (там две пьесы в одной), а почему? Да потому что с «Бубном и утюгом» случилась такое, что Юля наша, играющая невесту, на седьмом месяце сейчас. Пузо внушительное. Не получается. И не заменишь. Так что привезли только «Скрипку».
— А в Чехове что выпадает?
— Нет, там проще. Ну лет десять назад составили этот спектакль из одной обоймы рассказов, но кто-то ушел из театра, или вообще уехал из страны, значит, режиссер вставляет другой рассказ, третий… вот и получается, что наиграно всего 15 рассказов, а в каждом конкретном случае играет 7-8 «запчастей» из тех артистов, кто под рукой. А замены — постоянно. У нас, например, есть супружеская пара — они экскурсоводы, у них сезон начинается сейчас. И, конечно, им трудно играть, ведь самый заработок пошёл…
— А в театре вам мало платят?
— Ничего. Наоборот, мы сами платим взносы.
— Да ну? Нет, серьезно?
— Конечно. У нас все на энтузиазме.
— Крик души?
— Скорее, полет души. Хотя, бывает «полет», а бывает «дерганье».
— А приход денег с билетов?
— Ну, это все минимально. Нет, на поездки нам дают, скажем, сюда, в Италию, я приехал дешевле, чем ехал бы на свои…
— А молодежь в театр приходит?
— Вот наш театр празднует сейчас 20-летний юбилей, из этого следует, что пошла уже вторая генерация — дети тех, кто пришел в театр изначально. Преемственность существует. Были моменты, когда молодежи не было, никак не шла, «не на чем строить будущее», но сейчас полегчало.
фото: Ян Смирницкий
Антураж из термальных источников рядом с фестивальной сценой.
— Так какая у них мотивация, если они здесь не зарабатывают?
— Единое культурное поле, общение. Это важно. Это манит. Русский язык затягивает. Великий язык!
